И все же в основе сюжета саги — несомненно, действительность. Не вызывает сомнений само пребывание Олава Трюггвасона — вполне реальной фигуры — в Новгороде. Его «сыновство» по отношению к Владимиру — отражение различий в социальном статусе обоих юношей, один из которых был князем, а другой — его дружинником. Время пребывания Олава на Руси совпадает с реальным временем княжения в Новгороде Владимира. Реальны и многие черты Владимира — например, его ревность к язычеству, а затем принятие христианства (хотя и то, и другое навеяно, конечно, более поздним образом киевского князя Владимира), любовь к пышным пирам с дружиной.
Реальна, наконец, и та роль, которую в Новгороде играли скандинавы. Как мы увидим позже, именно варяжская (главным образом, скандинавская) дружина станет той силой, с помощью которой Владимир сумеет утвердить себя на киевском престоле. Условия же для военного сотрудничества со скандинавами возникли с самого начала пребывания Владимира в Новгороде. (Характерно, что именно Владимир стал первым русским князем, имя которого упоминается в скандинавских сагах.) И эта связь с воинственным миром Севера явилась еще одним важнейшим последствием новгородского княжения Владимира Святославича.
Глава четвертая.
ВОЙНА. БРАТОУБИЙЦА
На рис. — змеевидная фигура. Змеевик «Крещение». XII–XIII вв. Оборотная сторона. Пребывание князя Владимира в Новгороде было прервано драматическими событиями, разыгравшимися в Поднепровье и связанными с враждой, начавшейся между братьями Владимира князьями Ярополком и Олегом. Недолгое княжение Ярополка в Киеве очень скудно освещено древнейшими русскими источниками, и в первую очередь «Повестью временных лет», которая ограничивается рассказом о вражде и войнах Ярополка с братьями Олегом и Владимиром. Ярополк вообще принадлежит к числу тех исторических деятелей, личности которых как бы затемнены личностями их преемников, более яркими и масштабными. Грандиозная фигура князя Владимира в последующем полностью затмила собой фигуру Ярополка, сделав ее на первый взгляд бледной, незначительной и неинтересной. А между тем шесть с небольшим лет самостоятельного княжения Ярополка в Киеве (с весны 972 года по лето 978-го) представляют исключительный интерес для историка. В год гибели Святослава Ярополк был еще отроком. Умер же он совсем молодым человеком. И все же он успел немало сделать. Когда сейчас мы пристальнее вглядываемся в его княжение, мы приходим к мысли о том, что этот князь мог войти в русскую историю как реформатор и преобразователь; многие из его замыслов предвещали будущие свершения Владимира. Так, историки всерьез говорят о том, что при Ярополке Русь стояла перед возможностью принятия христианства.
Показательно, что о важнейшем из внешнеполитических предприятий Ярополка мы узнаем от иностранного автора (немецкого хрониста XI века Ламперта Херсфельдского), при полном молчании русских источников. Ламперт же сообщает следующее. Весной 973 года, а точнее, на Пасху, 23 марта, к германскому императору Отгону I в город Кведлинбург прибыло в числе прочих иноземных посольств (от греков, итальянцев, венгров, датчан, болгар и др.) и русское посольство. Послы явились «с великими дарами». Вместе с императором они должны были принять участие в праздновании Святой Пасхи{63}.
Нет сомнений, что послы «русов» прибыли из Киева (иной случай был бы оговорен немецким хронистом). Они отправились в путь, по-видимому, осенью или зимой 972/973 года — то есть всего через несколько месяцев после получения в Киеве известия о гибели Святослава. Это первый самостоятельный шаг правительства Ярополка, и шаг этот говорит о многом.
Участие в праздновании христианской Пасхи ясно свидетельствовало о том, что представители Руси были настроены по крайней мере благожелательно по отношению к христианской вере, а скорее всего и сами являлись христианами. Последнее более вероятно. Еще со времен Игоря и Ольги в Киеве жили христиане, немало их было среди приближенных киевских правителей. Кого же, как не единоверцев императора Отгона, должен был отправить Ярополк в Кведлинбург?
Посольство Ярополка обозначило выбор, сделанный Киевом. (Конечно, пока еще не самим Ярополком, но его окружением.) Это был тот самый выбор, который четырнадцатью годами раньше сделала бабка Ярополка княгиня Ольга, чьи послы побывали при дворе Отгона еще в 959 году.
Ярополк был старшим среди Святославичей и, вероятно, наиболее близким к Ольге, наиболее подверженным ее воспитательному воздействию. Можно думать, что усилия Ольги не пропали даром. Христианство не было пустым звуком для киевского князя. Наверное, те самые люди, на которых Ольга пыталась в свое время опереться и которые вместе с ней и под ее влиянием думали о преобразовании Руси и о вовлечении ее в лоно Церкви, теперь стояли возле него. И Ярополк прислушивался к ним. Святослава слишком долго не было в Киеве; его влияние стерлось, его воинственные антихристианские пристрастия успели забыться. Язычество же само по себе (и мы уже отмечали это) терпимо относилось к любой из новых религий. При Ярополке христианство, видимо, поощрялось и, во всяком случае, уживалось с традиционным язычеством, соперничая с ним во влиянии на князя.
Кстати сказать, христианское влияние князь ощущал постоянно — в своей собственной опочивальне. Христианкой была его жена — некая греческая красавица, бывшая прежде монашенкой и попавшая в плен к русам во время балканской войны Святослава. По словам летописи, ее «привел» в Киев, в жены своему сыну, сам Святослав, «красоты ради лица ее». Если так, то это могло случиться в 969 году, когда Святослав на короткое время возвращался в Киев. (Юность княжича и вероятная разница в возрасте между ним и его невестой не могли смущать Святослава: напротив, женитьба превращала отрока во взрослого мужчину, свидетельствовала о его способности править своей «волостью».) Женщина в княжеском тереме была не совсем уж бесправным существом; она редко могла творить свою волю, но голос ее порой звучал, и князь прислушивался к ее словам. Вероятно, гречанка и в неволе не забывала о Боге и пыталась приобщить к нему своего юного супруга.
О расположенности Ярополка к христианам рассуждают и составители уже известной нам Иоакимовской летописи. «Ярополк… был муж кроткий и милостивый ко всем, любил христиан, и если сам не крестился народа ради, то никому же не препятствовал», — читаем мы в «Истории Российской» В.Н. Татищева{64}.
О дипломатической активности Ярополка свидетельствует Никоновская летопись, содержащая ряд уникальных известий, отсутствующих в более ранних летописных сводах. Откуда их почерпнул составитель летописи, остается неясным. (Предположение о существовании некой «летописи Ярополка»{65}, попавшей в XVI веке в руки московского летописца, кажется слишком невероятным.) Но как бы то ни было, добавления эти чрезвычайно любопытны и весьма содержательны. (Правда, следует оговориться, что хронология статей Никоновской летописи, посвященных времени княжения Ярополка, сбита — как, впрочем, и хронология соответствующих статей «Повести временных лет» — по крайней мере, на два года; но об этом ниже.)
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
